«Неправильные» книги и самтамиздат: как читали в СССР

Многие помнят не столь давние времена, когда почти все жители нашей страны много читали, когда хорошая домашняя библиотека была гордостью хозяев, предметом восхищения и светлой зависти гостей, а 200-томная серия «Всемирная литература», вышедшая в 1967–1977 годах, считалась настоящим сокровищем, передаваемым по наследству.

Лучший подарок

Книги были доступны по цене и богато иллюстрированы, особенно детские. Дети с удовольствием их читали, причем без каких-либо родительских уговоров и тем более нажима. Скорее наоборот, порой проблемой было отобрать у своего чада книжку, когда надо учить уроки или пора спать. Читали книги на уроках, пряча их под учебником или партой.

В общественном транспорте каждый второй пассажир сидел, уткнувшись в книгу, журнал или газету. Очень многие из граждан Союза были постоянными посетителями библиотек — школьных, институтских, служебных, районных и прочих. Читальные залы таких гигантов, как ленинградские Публичка или БАН (Библиотека Академии наук), всегда были заполнены под завязку, и, чтобы поработать там либо просто посидеть с интересной книгой, приходилось вставать пораньше.

Фраза «Книга — лучший подарок» не вызывала в те времена насмешек, их с удовольствием дарили и с благодарностью принимали. Тем более что хорошую книгу было нелегко приобрести, ее не покупали, ее доставали. И, как при любом дефиците, были свои издержки: черный рынок с неимоверными ценами, торговля из-под прилавка для «своих» или за подношения. Процветал бартер: обмен популярных книг на иной дефицит, вожделенный для работниц книжных магазинов. Практиковалась и так называемая «торговля с нагрузкой»: покупая желаемую книгу, следовало прикупить, например, что-нибудь из сочинений Л. И. Брежнева.

Многие помнят кампании по сбору макулатуры: чтобы приобрести нужную книгу, следовало собрать довольно весомую кипу бумажного вторсырья. В ход шло все: картон, ненужные учебники, старые газеты и журналы, агитационные материалы и издаваемые мощными тиражами труды бесчисленных съездов… 20 килограммов этого хлама обменивались в пунктах сбора макулатуры на специальный талон, который давал право в будущем приобрести нужную книгу в выделенных для этого магазинах. Всего в рамках «макулатурной серии» были изданы и реализованы 117 наименований книг.

Но, несмотря на все трудности, граждане добывали и читали, а советская пресса утверждала: «Советский народ — самая читающая нация Земли». Кто знает, может, так и было. ООН и ЮНЕСКО на этот счет молчат.

«Неправильные» книги

Однако позволено было читать далеко не все. Запреты были многочисленны и разнообразны. Например, строго запрещались произведения Александра Солженицына «Раковый корпус», «В круге первом», не говоря уже о такой крамольной вещи, как «Архипелаг ГУЛАГ». Иначе оценили эти произведения за пределами СССР: «Раковый корпус» стал одним из оснований для присуждения Солженицыну Нобелевской премии по литературе.

Роман века «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова опубликовали со значительными сокращениями в журнале «Москва» только в 1966 году, спустя 26 лет после смерти автора.

Также широко известна травля Бориса Пастернака за его удостоенный Нобелевской премии роман «Доктор Живаго», сразу же оказавшийся под запретом на родине автора. На русском языке произведение впервые вышло в 1958 году в Голландии, а в СССР почти на 30 лет позже его смерти.

Скандальный роман Владимира Набокова «Лолита» был запрещен в Советском Союзе вплоть до 1989 года. Но ранее изданная за рубежом на русском языке книга все же контрабандными путями попадала в СССР. На черном рынке ее стоимость достигала 100 рублей, что для многих граждан тех лет было близко к месячной зарплате.

«Крутой маршрут», написанный узницей ГУЛАГа Евгенией Гинзбург в 1967 году, попал в печать только в 1988-м.

Строжайшей цензуре подвергались и книги зарубежных авторов. Например, роман «По ком звонит колокол» Эрнеста Хемингуэя был отнесен к так называемой «специальной литературе», поэтому в СССР он вышел в 1962 году ничтожным тиражом всего в 300 экземпляров, которые предназначались только партийной верхушке.

«Россия во мгле» Герберта Уэллса, в которой автор рассказал о своих беседах с Лениным, издавалась на территории СССР лишь единожды. При этом текст подвергся многочисленным правкам с изъятием из него многих «неудобных» имен и фрагментов. Не угодил советской цензуре и «Скотный двор» Джорджа Оруэлла. Излишне говорить, что в СССР религиозная литература любых конфессий, в том числе и Библия, также находилась под строжайшим запретом.

Самтамиздат

Но, несмотря ни на что, советские книголюбы узнавали о существовании запретных произведений и тем или иным путем их доставали. Этому способствовали такие чисто советские явления, как самиздат и тамиздат. Вероятно, первым употребил им же изобретенный термин «самсебяиздат» поэт Николай Глазков, выпустивший в 1940-е годы машинописный сборник собственных стихов.

Позже самиздатом называли самодельные «книги», собранные из светокопий страниц. Таким путем изначально увидели свет «В августе сорок четвертого» Богомолова, «Царь-рыба» Астафьева, «Белая гвардия» Булгакова и многое другое. Эти произведения нельзя было отнести к разряду явно крамольных, поэтому их распространители и читатели преследовались по неполитическим мотивам, то есть «за расхищение социалистической собственности» — имелись в виду казенная бумага, использование служебной множительной техники и т. п. Известный диссидент Буковский дал такое определение: «Самиздат — сам сочиняю, сам редактирую, издаю, распространяю, сам и отсиживаю за него».

Через самиздат советские читатели знакомились и с текстами песен Владимира Высоцкого, поэзией Иосифа Бродского, Осипа Мандельштама, Марины Цветаевой, Даниила Хармса, некоторыми произведениями Стругацких, острыми эпиграммами Валентина Гафта. Иногда для конспирации самиздатовская литература переплеталась в обложки легальных советских книг.

Бок о бок с самиздатом шел тамиздат — так называли книги, запрещенные в СССР и изданные за его пределами. Поставщиками тамиздата выступали нью-йоркское издательство «Литературное зарубежье» и парижское «ИМКА-Пресс». Именно они первыми напечатали «Жизнь и судьба» Василия Гроссмана, «Москва — Петушки» Венедикта Ерофеева.

В 1970-х годах самиздат был столь широко распространен, что породил анекдот:

«Бабушка для внука перепечатывает на машинке «Конька-горбунка», поскольку тот уже ничего, кроме самиздата, читать не желает».

Шутки шутками, но всякая причастность к этой деятельности в Советском Союзе не только не поощрялась, но и сурово преследовалась. Притом наказаниям подвергались не только авторы и распространители нелегальной продукции, но и простые читатели. Кары для них предусматривались различные — от общественного порицания до исключения из комсомола или партии и даже уголовного преследования. Но, несмотря на все это, подобная литература вызывала огромный интерес в самой читающей в мире стране.

Константин Ришес