Дом, где дети оставляли игрушки на счастье: что скрывалось за чудо-деревом Чуковского в Переделкине

Считается, что каждый музей хранит память. Но дом Корнея Чуковского в Переделкино долго хранил не только память — он хранил чудо. И начиналось оно у дерева, которое было украшено игрушками круглый год.

Чудо-дерево, у которого всегда стоял смех

На первый взгляд — старая яблоня. Но для детей, которые приходили к Чуковскому в гости, это было волшебное дерево, где каждая игрушка — дар, оставленный кем-то из маленьких читателей.

Чуковский обожал эту традицию. Он говорил, что ребёнок, прикрепляющий к ветке крошечную птичку или кораблик, «становится немного автором» — и дом будто оживает.

Часть дерева старались сохранить до конца 1980-х, пока оно совсем не рассыпалось от времени. Но именно с него начинается история дома — тёплая, домашняя, почти сказочная.

И именно эта деталь лучше всего показывает, каким был хозяин и каким воздухом жила Переделкино.

Дача, созданная для работы — и тихих радостей

Дом № 3 в писательском городке построили в середине 1930-х по одному из типовых проектов. Только эта дача оказалась удивительно «точной» для писателя.

Когда в 1938 году Чуковский вошёл в дом впервые, он сразу написал сыну Николаю:

Дом был простым: несколько комнат внизу, комната с эркером, где позже поселится Солженицын, деревянная лестница наверх — и тёплый кабинет, место силы, где рождались книги и где трещал рабочий камин.

В отличие от других переделкинских домов, этот не передавали никому. Только одна семья — Чуковские — жила здесь всегда. Это уникальный случай для писательского городка, где хозяева менялись постоянно.

Переделкино: писательская мечта, построенная в темноте

Сегодня Переделкино — зеленый, ухоженный архив литературы. Но в 1930—40-е это был настоящий «лес с дачами»:
— магазинов нет,
— свет пропадает,
— вода — из колонки,
— вечерами темно, как в глуши.

Пастернак писал, что по ночам «ничего не видно, даже собственный забор». А Чуковский шутил, что «писателю здесь дан полный набор: бумага, тишина и темнота».

Но именно эта тишина и позволяла им работать.

Библиотека, которую он считал главным делом жизни

Рядом с домом стоит небольшой домик, где Чуковский в 1950-х открыл детскую библиотеку. Он говорил, что послевоенные дети «обездолены духовно», и хотел вернуть им любовь к чтению.

Он сидел там лично, часами, читая вслух, выбирая книги, беседуя с детьми. Он открыто признавал: «Эта библиотека — главное дело моей жизни».

Сегодня внутри дома-музея хранится библиотека Чуковского — 4500 книг. Большинство — выстроено заново.

Во время войны почти всё сгорело, и писатель всю жизнь по крупицам собирал коллекцию: просил друзей, покупал редкие издания, находил переводы своих первых работ.

Дом, который Лидия Чуковская сохраняла, как могилу

После смерти Корнея Ивановича в 1969 году дом стал «народным» музеем. Неофициальным — долгие годы.

Лидия вспоминала:

Государственный статус музей получил только в 1990-е, и всё это время семья сама поддерживала дом, защищая его от забвения и от попыток «передать» дачу другим.

Солженицын: жизнь под наблюдением

Самая напряжённая глава истории дома — годы, когда здесь жил Александр Солженицын (до февраля 1974). Официальные экскурсии редко рассказывают, насколько тяжёлой была эта жизнь:

— возле забора находили провода прослушки,
— во дворе появлялись странные люди,
— соседи видели тёмные машины, стоящие долго и без объяснения.

В январе 1974 Лидию Чуковскую исключили из Союза писателей за поддержку автора, а дачу затем попытались «передать» Эдуарду Асадову. Он отказался, назвав дом «неделимым, как память».

Стол, за которым работал Солженицын, сохранили — он стоит в той самой комнате с эркером.

Подарки, которые превратили дом в маленький мир

Внутри дома можно увидеть удивительные вещи:

— чёрную мантию, в которой Чуковский получал степень почётного доктора Оксфорда,
— огромную японскую воздушную рыбу,
— фигурки от китайских писателей,
— первые издания Марка Твена и Уитмена,
— старый глобус, который он считал своим «вторым редактором».

Дом будто составлен из подарков разных стран — как благодарность миру за то, что он много лет переводил его на русский.