Удар, которого никто не ждал: как раненые с Дуная принесли в Москву смерть

В начале XVIII века чума ходила вокруг Москвы. Она опустошала Астрахань, рвала южные слободы, захватывала Ригу и Псков — но до столицы так и не доходила. Казалось, что Москва стоит под невидимым куполом.

Именно поэтому удар 1770—1771 годов оказался таким страшным: город не был готов ни морально, ни организационно.

Город, который слишком долго верил, что его обойдёт беда

До XVIII века Москва видела болезни — корь, оспу, горячку, — но не чуму. Эпидемии начала века прошли по окраинам страны, и москвичи годами читали о морах в летописях, но не видели их своими глазами.

Летом 1770 года в город приходили тревожные слухи: в армии, вернувшейся с Дуная после тяжёлых боёв Русско-турецкой войны 1768—1774 годов, умирают солдаты; на подмосковных заставах появляются странные больные. Но столичная администрация уверяла: «Это горячка».

Той осенью Москва ещё жила обычной жизнью — ярмарками, храмовыми праздниками, шумными слободами. Но болезнь уже шла по тракту.

Первые смерти, о которых предпочли молчать

Заражение проникло именно из военных госпиталей — тех, куда свозили раненых и обессиленных солдат после сражений Русско-турецкой войны.

В декабре 1770 года умерли первые пациенты и фельдшеры. Тела тайно вывозили ночью, чтобы не вызвать паники.

Но закрыть госпитали означало сорвать снабжение армии. Москва пыталась идти между двух огней — и проиграла.

Весна 1771 года: город перестал быть городом

Чума росла не вспышкой — волной. Сначала умерли несколько кварталов у Яузских ворот, затем заболели жители Китай-города. К маю 1771-го лишились своего продавца почти все ряды на рынках.

Улицы пустели. В дома ставили кресты — знак того, что «семьи нет». Звуки колоколов сменили глухие стуки похоронных повозок.

По разным данным, за несколько месяцев умерло до 60—70 тысяч человек — почти треть тогдашней Москвы.

Москва, в которой боялись даже ветра

Москвичи перестали брать в руки монеты — считали, что «моровая скверна» живёт на серебре.
Не открывали письма.

Окуривали дома можжевельником и полынью. Город превратился в огромный карантин без стен: из Москвы нельзя было ни выйти, ни войти.

Когда страх стал сильнее власти: Чумной бунт

Летом 1771-го люди начали искать того, кто «виноват». Крестные ходы запретили, монастыри закрыли — и толпа решила, что её лишают защиты.

Смерть архиепископа Амвросия, убитого разъярёнными горожанами у Варварских ворот, стала трагической вершиной бунта.

Это был момент, когда Москва поняла: эпидемия опасна не только болезнью, но и тем, что она делает с людьми.

Rождение санитарной Москвы

После бунта в город прибыл генерал-губернатор Пётр Еропкин, а вслед за ним — комиссии врачей, военных и чиновников. Именно они создали то, что позже назовут первой санитарной системой Москвы:

• карантинные кордоны;
• обязательные осмотры;
• изоляционные дома;
• дезинфекцию одежды и имущества;
• контроль за рынками и трактирами;
• погребальные команды, работающие ночью.

То, что сегодня кажется нормой городского управления, родилось именно тогда — из ужаса и необходимости.

Москва, которая выстояла

Осенью 1771 года эпидемия пошла на спад. К декабрю город постепенно оживал: открывались лавки, возвращались обозы, на улицах снова звучали торговые голоса.

Но Москва уже была другой. После мора она окончательно перестала быть средневековым городом — и стала столицей, способной реагировать на угрозы.